— Подождите, что? Здесь? Я пойду в ванную и переоденусь.

Ее лицо нахмурилось.

— Тащить шлейф по полу в ванной? Думаю, нет. — С этими словами она перекинула платье на мой стул и повернулась, скрестив руки на груди. — Нелепо. Если бы мы были в нормальном бутике... — Она покачала головой и снова надулась. — Неважно.

Не сводя с нее глаз, я быстро выскользнула из поношенных треников, которые, несомненно, заставили бы ее задрать нос, если бы она не была в таком восторге от этого проклятого платья. Дрожащими руками я просунула ноги в расстегнутое платье и осторожно просунула руки в прозрачные рукава, на которых красовалась великолепная деталь в виде цветка-звездочки. Одевшись, я повернулась к ней лицом и увидела свое отражение в зеркале.

Задохнувшись, я уставилась на себя.

Это я, но такая... элегантная. Совсем не похожа на бедную девочку из Ковингтона, которая носила мамины вещи.

— Прекрасно, не правда ли? — Голос Мисси, раздавшийся так близко, вывел меня из задумчивости. — Сидит как перчатка, — сказала она, возившись с пуговицами на моей спине.

Из сумки она достала черный кожаный футляр, который открыла. Внутри лежал красивый бриллиантовый чокер в виде цветка-звездочки с бриллиантовыми листьями между цветками и бриллиантовые серьги в тон. Она сняла с меня ожерелье с флаконом, аккуратно положив его мне на ладонь, и закрепила на его месте чокер. Такой красивый и нежный на фоне моей кожи.

— Идеально, — добавила Мисси.

Я не могла отвести взгляд. Платье обладало такой темной притягательностью, что в сочетании с бриллиантами само по себе становилось почти соблазнительным. Слишком много для дружеского свидания со Спенсером. Слишком.

— Я не могу это надеть.

— Простите?

— Оно великолепно. Совершенно потрясающе. Но Спенсер поймет это неправильно.

Она издала звук, похожий на нечто среднее между смехом и презрением.

— В этом и заключается трагедия женщин, не так ли? Мы отказываем себе в красоте ради того, чтобы не вводить в заблуждение мужчин.

Фу. Когда она так говорит, это действительно звучит нелепо. Тем не менее, я не хотела привлекать к себе внимание. Ни от кого.

— Я понимаю, но я чувствую себя как устрица без жемчужины. — Губы Мисси изогнулись в улыбке, и она зачесала прядь волос мне за ухо. — А что будет с другими устрицами, когда их жемчужины будут извлечены?

Я бы не хотела вступать с ней в спор, но, судя по двум последним ее высказываниям, у этой женщины, вероятно, были удачные варианты ответов.

— Я не могу понять, как сильно вы на нее похожи. Ванесса, женщина, которую я...

— Я знаю, кто она. Вы были подругами?

— Вряд ли. Она была моей соперницей во всем. Спорт, учеба, мужчины. То, что уже не имеет значения. — Она повернулась и открыла мою шкатулку, в котором хранились такие мелочи, как тушь для ресниц, которую я почти никогда не носила, помада, несколько резинок для волос и помада того же оттенка, без которой моя мама никогда не выходила из дома.

Мисси открыла колпачок, выкрутила его, открыв глубокий ягодный цвет, и с интригующим блеском накрасила мне губы.

— Она была моей матерью, — наконец призналась я, потирая губы. — Вы не знаете, есть ли у нее родственники на острове?

Я пользовалась помадой лишь в редких случаях, но, глядя на себя в зеркало, не могла не оценить, как идеально она сочетается с моим лицом и придает ему столь необходимый оттенок.

Сжав губы в жесткую линию, она покачала головой.

— Ее мать умерла около четырех лет назад. Ее отец — за год до этого. Хорошие честные люди. Конечно, с проблемой в стиле. Но хорошие люди.

— Это была вся ее семья?

— Насколько я знаю. Корбины были довольно дружной семьей. Мне лично показалось немного невероятным, что Ванесса взяла и ушла. Просто... совершенно не в ее характере.

— Вы знали Джун Гэллоуэй?

Она фыркнула и закатила глаза.

— Все знали Джун. Немного странная. В основном она тусовалась с теми, кто выжил из ума.

— Она дружила с моей матерью?

— Насколько я знаю, нет. Твоя мать была более добродушной, чем Джун.

— Вы не знаете, училась ли кто-нибудь из них в академии Дракадии?

Она сделала такое лицо, как будто я сказала что-то возмутительное, и презрительно усмехнулась.

— Нет. Я так не думаю. Университет был немного не по карману их семьям. Особенно для Джун. В этой академии учатся только богатые выходцы из элиты. И... вы.

— Спасибо, — сказала я в резкой форме.

— Это не было оскорблением. — Она обошла вокруг меня, оправляя платье. — Я люблю деньги, но богатство утомляет. Выражение вашего лица, когда вы впервые увидели себя в этом платье, я редко вижу. Я нахожу это... приятным.

— Мне действительно нравится платье.

— Хорошо. — Вскинув бровь, она прошлась передо мной. — Наденьте его. Почувствуйте себя красивой. И ради бога, Лилия, наслаждайтесь собой.



ГЛАВА 37

ДЕВРИК

— Не подходи ко мне! Не подходи, мать твою! — Дикие серебристые глаза светились в темноте, когда Барлетта присел в углу камеры. — Не трогай меня! — Из его груди вырвался всхлип, и он вцепился ногтями в стену, его спина сгорбилась еще больше, чем в прошлый раз, когда я его кормил. Засохшая кровь покрывала его ногти, кончики которых обломились от царапин. На его теле виднелись длинные красные следы — видимо, он каким-то образом прорезал свою кожу.

Нахмурившись, я осмотрел комнату, но не нашел ничего, кроме матраса, Библии, которую он просил у меня в прошлый визит, и маленькой пластмассовой расчески, набитой выпавшими волосами.

— Откуда у тебя эти следы?

В камере раздалось хныканье, он покачал головой и стал царапать стены еще сильнее, чем раньше.

— Пожалуйста, — прошептал он дрожащим голосом. — Пожалуйста, не делай мне больно.

На этом этапе заражения я ожидал от него большей враждебности. Большего отчаяния в попытке убежать. А вот трусить в углу — это было что-то новенькое.

— Хочешь воды?

Он тяжело дышал, явно почему-то до смерти напуганный, плотнее прижался к стене, его глаза забегали.

Нетерпеливый, я подошел к шлангу и, как и в прошлый раз, наполнил стакан наполовину. Когда я вернулся в камеру, он не потрудился подойти ближе, когда я протянул бумажный стаканчик через решетку, я поставил его на пол и отступил назад.

Он неуверенно шагнул вперед, затем остановился, переводя взгляд с меня на клетку, как бы оценивая расстояние. Его поведение напомнило мне мелкого зверька, похожего на грызуна.

— Я не собираюсь тебя трогать. Я не знаю, почему ты вдруг стал таким пугливым.

Встав на четвереньки, он прополз вперед, зачерпнул в чашке и отпил предложенную жидкость. По запястью, от нижней части ладони до локтя, тянулась длинная царапина, как будто он раздумывал, не порезаться ли поглубже.

Я снова осмотрел его камеру в поисках того, чем он мог порезаться, но самым острым предметом оказалась только расческа.

Как и раньше, он опустил стакан прижав ладони к бетону, его вырвало. Кровянистая жидкость вытекла изо рта, забрызгав бетон. Движение в луже привлекло мое внимание к четырем извивающимся в ней червям.

Застонав, Барлетта снова прижался спиной к стене.

— Черт! Черт!

— Расскажи мне, откуда у тебя эти порезы на коже.

— Ты с ума сошел? — От стен отразилось нечто среднее между всхлипом и смехом. — Ты сам их нанес! Ты сумасшедший сукин сын! — Он впился пальцами в предплечье, царапая и царапая, пока не появились первые красные капли. — Точно так же, как ты запустил в меня червей. Это ты!

Самоповреждение не было чем-то необычным для зараженных, хотя и до определенной степени, и, осматривая его бок, я предположил, что, приложив некоторые усилия, он мог сделать это сам. Учитывая галлюцинации, которыми он страдал, я бы не удивился, если бы в его голове разыгралась сцена, как что-то нападает на него таким образом.

Как бы мне ни хотелось прекратить его страдания и приступить к сбору токсина, важно было предоставить природе действовать по своему усмотрению.